Глава восьмая
О желчи, анекдотах и остроумии
Вы воспринимаете уроки только тех, кто принимает вас и уступает вам дорогу? НЕ пробовали ли вы воспринимать великие уроки тех, кто не принимает и отвергает вас и не уступает вам дорогу?
(У. Уитмен)
Собирая по крупицам биографию моего героя, я всё больше убеждался в том, что Гаркави был богатым человеком. Нет, я не про материальное. Не про его гонорары, любовь к антиквариату, бегам, «сочным женщинам», живописи.
Он был богатым как артист в смысле внимания прессы.
Да и как можно было тогдашним акулам, пескарям, бычкам и малькам пера обойти столь колоритную личность!
Моё внимание привлекла пожелтевшая газетная вырезка, возраст которой не может не вызывать восхищение. Всё-таки «старушке» давно перевалило за семьдесят – 1933 год! Издание тоже уважаемое – «Вечерняя Москва». Но само содержание вызвало во мне вихрь иных чувств.
Название статьи носит несколько кулинарный характер: «Об эстраде, программе и перце» (автор Евг. Бермонт). Привожу её почти полностью:
«Конферансье Мих. Гаркави, представляя балетную пару (Соловьёва и Александр Девис), сказал, что «если у танцовщицы плохой характер, то танец всегда хороший и наоборот. В данном случае «наоборот» - у Соловьёвой, по-видимому, очень хороший характер. В чём соль, в чём «яд» этой остроты Гаркави – доискаться невозможно. Ну, это хоть коротко. А то начинается, например, томительное разглагольствование на тему о классическом балете. Раньше, дескать, к нему относились с предубеждением. Говорили, что он построен на эротике. Эротика – утверждает Гаркави – слово непонятное – попросту на половом вопросе». Решили заменить классический – производственным, самый же производственный танец – чечётка. Высшее образование полотёров…
А вот, товарищ Гаркави, в трактирах раньше половые были. Помните? О них ещё Форель писал… Хи-хи-хи. Остроумно? А? Используйте. Конферансье просто не хватает… остроумия. И тогда работу языком он заменяет работой плечами, телом, используя природные данные своего массивного организма. Это выходит лучше. Когда слушаешь Гаркави, думаешь, как необходим нам хороший конферансье. Ведь это перец в программе, лавровый лист, специя, которую кладут в похлёбку для остроты, для запаха, для пряностей. Ну а если вместо лаврового листа класть дубовый? Невкусно. У нас есть единственный конферансье «высокого класса», актёр весёлого таланта с ядовитым языком, конферансье, который не повторяет заученных старых анекдотов, а творит, стоя у рампы. Это А.Г. Алекссев».
О том, какие эмоции проснулись во мне, когда в тишине читального зала Российской государственной библиотеки по искусству я наткнулся на эту рецензию – рассказывать не стану. Потому что читателю нужны не эмоции, а бесстрастный анализ творчества одного из эстрадных корифеев своего времени. Я это понимаю, но, право же, трудно в этой ситуации сохранять в себе спокойствие патологоанатома!
Тем не менее, попробуем всё взвешенно обсудить.
Не знаю, как у вас, дорогой читатель, но у меня нигде по близости нет пункта проката машины времени. Я не могу переместиться на семьдесят восемь лет назад и оказаться на том концерте. Единственное, что я могу сделать, так это сопоставить некоторые факты.
Вспомним дату публикации: 1933 год. Официально считается, что самостоятельно Гаркави начал конферировать с 1928 года[1]. Следовательно, на тот момент он плотно работал в этом жанре пять лет. Уже?.. Ещё?.. С какой стороны посмотреть. Даже при необходимом минимуме природных данных, мастерство конферансье шлифуется годами.
Далее. К этому времени за спиной Михаила Наумовича были годы работы во всевозможных театрах и мюзик-холлах, участие в «Синей блузе». Он намотал сотни километров гастрольных дорог, выступал перед разномастной публикой: извозчики, нэпманы, военные, совслужащие… Неоднозначный уровень вкуса, у каждой социальной группы своё представление о том, что пошло, а что нет, что смешно – что не смешно.
Эти годы стали годами формирования вкуса и у самого Гаркави.
Он пробовал, ошибался, учился, впитывал, рисковал, экспериментировал и проверял. А скоро, как говорит Остап Бендер-Задунайский, только кошки родятся.
Как там пишет Бермонт? «Заученные старые анекдоты»? Всё правильно. Стало быть, Гаркави в то время было удобнее работать со старыми и заученными анекдотами, чем с новыми, но невыученными!
Шёл напряжённый, не всегда бесполезный поиск своего репертуара, своего творческого «я». Нормальный процесс.
Между прочим, юмор, как таковой, даже на самом его «верхнем» уровне тоже выглядит не настолько уж отлитым из бронзы, как может показаться на первый взгляд. В статье одного из ведущих литературных критиков и поэтов русского зарубежья Георгия Адамовича приводится мнение писательницы Надежды Тэффи. Она утверждала, что при чтении Гоголя даже не улыбается, а не то, что смеётся. «Очевидно, - резюмирует Адамович, - понятие смешного до крайности растяжимо». Гоголь, разумеется, остаётся Гоголем, но ведь и Тэффи в юморе кое-что понимает!
Впрочем, я отвлёкся.
Теперь по поводу противопоставления М. Гаркави А. Алексееву. Его, Алексеева, творческий почерк, как конферансье, его манера и стиль давно признаны едва ли не эталонными в среде самих конферансье. Но и то, что Гаркави считал Алексеева своим учителем, а Алексеев, в свою очередь, гордился учеником, тоже сомнений не вызывает. Конечно, как и подобает мэтру, Алексеев мог и пожурить, если надо, своего «ученика», а куда ж без этого?!
Но вот что интересно.
Евг. Бермонт, и это нельзя не признать, даёт очень точное определение творческого стиля конферансье Алексея Алексеева: «Творит, стоя у рампы». Обратим внимание на эту фразу. В том-то и дело, что когда тот же Алексеев был в чём-то недоволен своим подопечным, то недовольство это заключалось именно в нюансах поведения Гаркави творящего, «стоя у рампы».
Выскажу, быть может, спорное мнение. «Юмор напрокат», как иногда называют анекдот, никогда не был «коньком» для Михаила Наумовича ни тогда, ни позже. Он и не стремился на этом поприще взять пальму первенства – у него своих «пальм» было с ботанический сад! В веках он останется, как гениальный враль. А кому хотелось посмеяться над анекдотами – спешили на концерт Леонида Утёсова.
В своей знаменитой книге «Серьёзное и смешное» Алексеев рассказывает:
«Михаил Наумович Гаркави считал меня своим учителем на поприще конферанса. В чём же состояло его ученичество и моё учительство? Студийной работы я не вёл: когда мы встретились, Гаркави был уже хорошим характерным актёром, прошёл школу МХАТ и начинал понемногу конферировать. В 1925 году мы поехали на гастроли в Ростов и Минеральные Воды. Конферировал я. Гаркави мне помогал. А было у нас с ним так: перед каким-нибудь номером Миша просил меня: «Алексей Григорьевич, дайте, я сейчас поговорю»». Он шёл на просцениум, а я стоял за занавесом наготове: если Миша зарапортуется или обидит кого-нибудь, я тут как тут и перевожу разговор в другое русло. Ведь я хозяин концерта и отвечаю за ошибки молодого Гаркави. Михаил Наумович и позже любил вызывать зрителя на разговор, экспромтом отвечал на вопросы, на записки, и делал это всегда занимательно, изредка не очень остроумно, но всегда «с пылу с жару»: отвечал моментально. Но тогда, в 1925 году, он делал это неправильно. Я всегда считал, что, если кто-либо из публики заденет вас грубо, пошло, оскорбительно, бейте его безжалостно, издевайтесь над ним – зрители будут на вашей стороне. Гаркави же в те времена нарочно вызывал кого-нибудь из зрителей на разговор, незаметно наводил на нужную ему реплику и бил заранее приготовленной злой шуткой, стараясь повеселить зал издевкой над неповинным зрителем. Я категорически запретил ему делать это: «Человек пришёл в театр получить удовольствие, и он не враг вам, а друг, а вы его ни за что ни про что срамите перед всем залом. Нельзя так! И Гаркави, умный, талантливый человек, согласился со мной. …Наутро мы поехали со спектаклем в Пятигорск. Представьте себе переполненный вагон, многие стоят. Актёрики наши играют в игру. Задают друг другу загадки, скажем, так: что такое – начинается на Щ, кончается на К, пять букв, сукин сын? Оказывается – щенок, и весь вагон смеётся. Когда очередь загадывать дошла до Гаркави, он привстал. И какой-то пьяноватый человек плюхнулся на его место. И хотя все кругом протестовали, он не уходил и уже начал грубить. Тогда Миша громко сказал: «Игра продолжается! Что такое – начинается на Х, кончается на М, встречается иногда в вагонах? – Правильно, «хам»!» - и в упор посмотрел на обидчика. Весь вагон долго хохотал, а Миша победоносно взглянул на меня. Я в душе радовался его находчивости и остроумию, но из не-да-го-ги-чес-ких соображений укоризненно покачал головой».
Эти слова «учителя» об «ученике» принадлежат свидетелю, участнику и, в каком-то смысле, инициатору описываемых событий. Из процитированного фрагмента видно, сколь малое представление имел к 1933 году критик Бермонт о выбранной им «мишени» для своих критических стрел. Это как в той русской поговорке «Слышал звон, да не знает, где он». Его язвительное сопоставление двух разных творческих натур – Алексеева и Гаркави, выглядит, по меньшей мере, неуместным.
Заученные старые анекдоты, как это не дискуссионно звучит, конферансье порой необходимы, ибо это промежуточная остановка по дороге творческого поиска и «проверка себя». Молодой, настырный и самозабвенно влюблённый в Эстраду Михаил Гаркави уже хорошо это понимал!
И вообще. Что бы там господа критики не писали, но у конферансье, в конце концов, нет иного способа утвердиться (или разочароваться) в той или иной шутке или анекдоте, кроме как опробовать их на публике[2]! Ну нет и всё тут!... В противном случае будет мрак, неуверенность и топтание на месте. Да, шутку Гаркави про хороший характер танцовщицы Соловьёвой и рассуждения о «половом вопросе» я бы тоже не записал в разряд удач, но и что с того?
В творчестве по одному событию судить о явлении в целом – нельзя, ибо идущий по этому пути рискует оказаться в нелепом положении. Впрочем, судя по дальнейшей победной творческой судьбе Михаила Наумовича, с Бермонтом так и получилось.
Подведём некоторые итоги. Так уж получилось, что не по воле самого автора, в этой главе выведен ещё один герой – эстрадный критик. Неприятный, едкий, колючий, желчный, но – критик. Кстати, досталось от него в той статье и Лидии Руслановой: «…поёт этнографические русские песни так, как в русской деревне их уже никто не поёт».
В общем, такой «разгром» учинил тов. Бермонт, какой не снился никакому Фадееву!
Вы не поверите, дорогой читатель, но я скучаю по таким вот «врединам»! Хоть я и не мазохист. Бояться нынешним конферансье их не надо. Как профессия – «эстрадный критик» - даже не может быть занесён в «Красную книгу», ибо давно уж нет такой профессии. Её заменили «обзоры» в «жёлтой прессе» и пересуды в Интернете, но это, сами понимаете… Другие времена, другие нравы.
А всё-таки без критиков скучновато. Некоторые из них, как, например, тов. Бермонт, были очень забавными, наделёнными неподдельным чувством юмора. Ведь только остроумный критик мог бы заявить, что Гаркави (!) не хватает… остроумия!
PS: На Новодевичьем кладбище, где завершили свой жизненный путь немало наших выдающихся современников, я, когда есть возможность, навещаю могилу Михаила Гаркави. Естественно, всякий раз возникает желание увидеть и другие, не менее «знаменитые» участки... Справа от могилы советского писателя А. Фадеева[3], я однажды наткнулся на место упокоения неутомимого критика конферансье - Евг. Бермонта.
Так остывают страсти. Хотя…
[1] По версии М. Вострышева – с начала 1923 года, когда Гаркави был привлечён к конферансу в театре-кабаре «Нерыдай!»
[2] Добавлю с позиции действующего ведущего: а также - игры, конкурсы, викторины, «прикольные» призы… В нашей профессии надо пробовать.
[3] Сравнение с «Разгромом» А. Фадеева пришло мне на ум задолго до того, как я узнал о месте упокоения Евг. Бермонта. Случайное совпадение?
Читать полностью
|
